Сегодня, уже обязательно, каждая оперная премьера – это яркое и мощное «режиссёрское слово», попытка сказать и донести, предостеречь и предложить (а иногда заставить) задуматься. Последние три оперные столичные премьеры представляющие массивную режиссуру в опере, которая ставит во главу угла мысль и значение – «Чаадаев» Кирилла Серебренникова и «Трубадур» Дмитрия Бертмана в Геликон-опере, и «Снегурочка» Александра Тителя в Большом театре – яркий тому пример. И если «Чаадаев» – Мировая премьера, спектакль созданный сейчас и сегодня, за что радеют консерваторы: «Пусть композитор напишет музыку, и ставьте что хотите», – что и случилось, то два других названия – пересмотр классики через призму настоящего. Авторы нынешних премьер несущие извечный лозунг «Классика всегда современна» перекладывают извечные темы на сегодняшние параллели времени, что не всегда может быть удачным, а порой и провальным. 

Если в опере Римского-Корсакова «Снегурочка» Александр Титель пошёл по принципу кинорежиссёров создающих фильмы-катастрофы, перенеся действие оперы в очень далёкое будущее и, вероятно, этот временной скачёк вперёд – более века, поскольку на сцене катастрофа планетарного масштаба – «вот уже 16 лет не светит Солнце», – то Бертман создавая «свежий взгляд» на «Трубадура» вплетает в перипетии событий, не самой простой и логичной оперы Верди, сирийский конфликт, хотя задумка режиссёра – задуматься о сегодняшнем страшном времени, когда люди воюют друг с другом и попробуй уже разбери, кто за что и кто с кем – сегодня на устах у каждого и это главная тема в информационном поле планеты. Как Титель, так и Бертман, ставят по принципу «постановка» должна отображать эпоху, и это, отчасти, верно – «Музейность театра» сегодня уже моветон, – только тема осовременивания и внедрения в классику «это про нас, это про сейчас» становится ошибкой, и спектакль быстро уходит в архив. 

Из недавних примеров – «Троянцы» Берлиоза в постановке Карлуша Падриссы в Мариинском театре, где действие происходит в далёком будущем и цивилизацию тоже постигла катастрофа – троянский вирус. Версию – сняли, хотя спектакль долго и упорно предлагали зрителю, который лишь на треть заполнял зрительный зал. «Снегурочка» Тителя, конечно, не обречена на еле-еле заполненный зал – Историческая сцена Большого театра априори пользуется зрительским спросом, чтобы на ней не шло и сколько бы ни кричали в зрительном зале «Позор!  Вон со сцены!», но сама по себе идея оперы-катастрофы не стала победой в очередной интерпретации русской классике. 

Провалом последнюю премьеру Большого театра не назовёшь, фору даёт хорошая музыкальная составляющая спектакля, но вот концепт постановки во многом с отсутствием логики в художественных и постановочных решений – это тот самый злополучный классический пример, когда о Пушкинской Татьяне поётся, что она в малиновом берете, а на ней нет ни берета, ни малинового. Главная загадка в «Снегурочке» – что стало с самой Снегурочкой? По либретто она тает, но у Тителя Снегурочка – это реальный человек, и она куда-то исчезает. Александр Титель о таких моментах говорит: «А это неважно», – как и о самой постановке всё примерно: «где-то», «в некое время», «какая-то катастрофа». Странно, ведь режиссёр очень внимателен и придирчив к мелочам, а самые необходимые мелочи в его последней работе и не прорабатываются? Конечно, в понимании Тителя всё выстроено и логично. Его спектакли нужно внимать на уровне стиля и знакомого мазка художника лишь при упоминании фамилии. А уж если говорить о тандеме творцов Титель-Арефьев,  то всё станет заведомо понятно, и ты уже понимаешь, что леса и царских палат Берендея категорически не будет, а глядя на сцену, тебе придётся с немалой силой надумывать и оправдывать предлагаемое режиссёром: поставить так, как ещё никто не ставил.

Последняя же оперная премьера Москвы – «Трубадур» Дмитрия Бертмана – тоже относится к «режиссуре в опере», и в этом случае менее всё непонятно, мрачно и провально. Спектакль по-театральному интересен, присутствует обязательное режиссёрское «про сегодня», к тому же параллелью проходит действительно злободневная тема войны во всём мире, правда конкретно сирийская тематика, что воплощено в художественном оформлении спектакля, притянута за уши. В данном случае Бертман чётко следует заветам великих: «Постановка должна отображать эпоху». Непростые перипетии сюжета наделены узнаваемым сирийским камуфляжем и дымом без огня, и здесь это не метафора, а конкретный «перст указующий». Спектакль нов и свеж, его интересно смотреть, мобильный хор театра,  являющийся «знаком качества» театра Геликон-опера, позволяет из вампуки сделать оперное полотно, которое живёт, дышит и существует. Конечно, не без «фирменных» находок от Дмитрия Бертмана, подчёркивающих задуманную идею режиссёра. Блестящая и музыкальная сторона спектакля.

Сегодняшних Снегурочек и Трубадуров называют «спектаклями,  которые заставляют думать». Только думы эти направлены всё больше на разгадку загадок отечественных Турандот в оперной режиссуре, коих считают первыми и главными, кто музыке, порой, отводит место «фонового изображения». Но концептуальные минимализм, цель которого донести мысль, уже проигрывает живописным спектаклям Фёдоровского «Псковитянка» и «Борис Годунов», в которых нельзя сказать, что нет режиссуры, и не скажешь что «они просто стоят и поют». 

Время – заставляет менять восприятие. Оно требует обновления и невольно привносит новые переживания в театр. Театр должен теребить души и умы, театр, безусловно, должен заставлять думать и осмысливать происходящее вокруг себя. Но как сложно не перешагнуть грань понятного и узнаваемого, что бы это было ново и открытием. Театр – это поиск и движение. Главное, чтобы за поиском в движении не случилось абсурда, поскольку это уже другой подраздел оперного искусства.